Чародеи [Побег. Чародей поневоле. Возвращение короля Кобольда] - Кристофер Сташефф

И одним из самых раздражающих в ней качеств, решил Род, было то, что она всегда была столь чертовски права. В этом безумном шиворот-навыворот мире было, наверное, куда как много "чар", которых он даже вообразить не мог. Но с другой стороны, кажется, были некоторые, о которых она тоже не знала. Ведьма-любительница, скорее всего, и слишком старая, чтобы вступать в профсоюз — ей, должно быть, почти столько же лет, сколько и Роду. Фактически, ее "колдовство" состояло, кажется, из косметического искусства, способности летать птицей (это еще он не до конца вычислил) и совершенно необычной для женщины смелости. Так что она права, у нее были веские причины беспокоиться о нем — он еще находится в опасности, но также и она. Нет. Без толку говорить ей, что она не может следовать за ним, она все равно последует. И он выйдет живым, как он всегда выходил из всех передряг, но она будет убита где-нибудь в кювете, где-то по дороге. Или, может быть, настолько свяжет его, что они оба кончат покойниками. Он мотнул головой из стороны в сторону, энергично ею тряся. Он не мог позволить ей погибнуть. Он должен был как-то стряхнуть ее и знал, как именно. Его рот скривился в кислой улыбке.

— Выходит, правда то, что говорят о сельских девушках: дай им миг доброты, и ты никогда от них не избавишься. У тебя, милая, высший класс приставучести.

Она охнула, отступила от него, лицо ее исказила гримаса боли, а тыльная сторона ладони метнулась к губам. На глаза навернулись слезы, она закусила руку, повернулась и убежала. Он уставился в пол, прислушиваясь к замирающим рыданиям, чувствуя растущую в нем пустоту. По тяжелой дубовой двери громыхнул кулак. Род выкарабкался из глубины сна, забарахтался, пытаясь сесть. Большой Том и деваха лежали, не шевелясь, не сводя глаз с двери. Род хмыкнул, поднимаясь на ноги.

— Не беспокойтесь, — пробурчал он. — Духи не стучатся.

— Эй, менестрель, — грохнул грубый пропитый голос. — Ступай к моему хозяину!

Род натянул камзол и поднял лютню. Он распахнул большую дверь, мотая толовой, чтобы избавить ее от остатков скудного сна. — Ты мог бы, по крайней мере, попробовать быть повеселее в такой час чертова утра? — проворчал он. — И кто именно, черт возьми, твой хозяин?

Тяжелый кулак попал ему ниже уха, заставив его откатиться к стене. Он поборол мгновенный импульс сломать этому типу шею. Сквозь звон в ушах и шум в голове он расслышал глухой садистский смешок.

— Знай, как разговаривать с высшими, шут. То хорошее правило для мужлана.

Род поднялся, оперевшись руками о стену, и смерил взглядом своего противника. Это был простой солдат, одетый в кожу и кольчугу, которые нуждались в чистке, так же как и сам солдат. Может быть, он и простолюдин, но у него был далеко не простой случай запаха, и венец всего — халитоз[28], обязанный, возможно, гнилым зубам, которые он выставлял напоказ в самодовольной ухмылке. Род вздохнул и выпрямился, решив, что, возможно, лучше будет сыграть свою роль. Фактически, он заслужил удар, потому что выпал из характера своего персонажа. Шут в средневековом обществе канализировал выход эмоций — не только через развлечения, но также создавая мишень для агрессий, становясь их объектом.

— Ладно, — сказал он. — Усвоил. Идем.

На этот раз кулак угодил ему в челюсть. Покатившись от удара, он услышал, как веселый голос прорычал: "Усвоил, но недостаточно, правило есть обращаться к высшим "мастер".

Род подавил гнев в спокойную, расчетливую ярость и бросился вперед, нанеся три быстрых удара ребром ладони.

— У меня есть еще лучшее правило для солдата, — проинформировал он смятую кучу у своих ног. — Сперва удостоверься, кто есть высший. А теперь веди меня к своему хозяину.

Хозяином, как оказалось, был Логайр. Рода проводили в средних размеров зал с высоким потолком, который был весь увешан гобеленами. Три высоких узких окна, сквозь которые Роду был виден слабый свет зари, искажаемый призмой водопада, освещали помещение, которое было заполнено ревом воды, но звук был приглушенным. Присмотревшись повнимательнее, Род увидел, что окна были с двойными рамами и в метр глубиной. Кто-то кое-что помнил из старой технологии. Стены были увешаны гобеленами, под ногами лежал толстый ковер. Центр покоев занимал большой овальный стол. Во главе его сидел Логайр, справа от него старший сын. Дюрер сидел слева. Другие места занимали восемь человек, выглядевшие знакомыми. У Рода расширились глаза, когда он узнал их: Герцог Медичи, граф Романов, герцог Бурбон, князь Габсбург и их советники. После Логайра они были четырьмя самыми могущественными среди Великих Лордов. И если эти пятеро собрались вместе, то не могли ли быть поблизости другие семеро? Все сидели за завтраком, но никто из них, кажется, по-настоящему не сознавал, что он ест. Взять вот Ансельма — сына Логайра — он ел, словно автомат, уставясь в тарелку, с лицом, застывшим, словно у скульптуры, в холодной ярости. Его отец сидел, склонив голову, крепко стиснув руки перед собой на столе.

Надо полагать, решил Род, здесь имела место небольшая ссора между отцом и сыном, и Логайр победил — но только приказав сыну заткнуться. И Рода призвали залатать брешь. Ой-е-ей! Чего только не ждут люди от эстрадных артистов. Лицо Дюрера лучилось подспудным пыланием мстительной радости, у других советников были более умеренные версии того же выражения лица. Что бы тут ни произошло, все вышло так, как хотел Дюрер: вероятно, именно он-то это и подстроил. Этот человек был идеальным катализатором, решил Род. Он никогда не вступал в вызванные им реакции.

Логайр посмотрел на своего сына с немым призывом в старческих покрасневших глазах. Но Ансельм не ответил ему даже мимолетным взглядом, и лицо герцога стало твердым, как кремень.

Повернувшись, старик увидел Рода. — Менестрель! — рявкнул он. — Почто ты стоишь праздно, дай нам веселья..

Голова Дюрера резко повернулась в его сторону, он вцепился в него взглядом. Тревога сменила на его лице шок с последовавшей затем дисциллированной убийственной яростью. Род весело улыбнулся, поклонился и коснулся чуба, отдавая честь. Про себя он гадал, какая же песня сможет выжечь напряженность в этом зале. Он сильно подозревал, что тут существовал обычай разряжать атмосферу, избивая менестреля за неумение выполнить свою задачу. Он начал наигрывать "Мэтти Гривса", прикидывая, что его единственный шанс заключается в том, чтобы дать нечто еще более ужасное, чем все, что только могло иметь здесь место. Он, однако, некоторое время воздерживался от слов, чтоб дать себе время изучать лица четырех лордов. Выражение их менялось до задумчивого размышления, которое явно было направлено на старого герцога. Похоже, Логайр не имел здесь сильных сторонников: